Психоз подступал ко мне постепенно, в течение нескольких месяцев. Первые звоночки начались поздней весной 2018 года, а острое состояние случилось в конце сентября. Тогда у меня был сложный период в жизни: умерла моя любимая бабушка, я работала над магистерской диссертацией и поэтому вела довольно затворнический образ жизни.

Поскольку раньше со мной такого не было, мне понадобилось время, чтобы подобрать слова, чтобы описать эти состояния, загуглить их. Сейчас я уже могу называть их, а тогда я ничего не понимала. Мне казалось, что моя психика теперь работает иначе, что это – моя новая норма.

Я была слишком эмоциональна, очень сильно реагировала на разные вещи. Так как я писала диссертацию, у меня в голове было много разных идей. Я до сих пор не могу определить границу между странными идеями и идеями, которые допустимы в гуманитарном исследовании.

В сентябре я уехала на исследовательскую школу на Ольхон и там стала чувствовать себя еще более странно. На школе был очень насыщенный график и я почти перестала спать. И природная мощь тех мест, так часто говорят, психологически сильно влияет.

Потом я ехала на поезде из Иркутска в свой родной город — Красноярск. В поезде совсем потеряла связь с реальностью.

Девушка, которая ехала со мной рядом, спрашивала, все ли со мной в порядке и может ли она мне как-то помочь. Наверное, со стороны я выглядела странно. Но я не отдавала себе отчет в происходящем.

Когда я приехала в Красноярск к родителям, видимо произошла какая-то ресоциализация. Эта измененная реальность стала меня пугать. У меня мама довольно жесткая в общении, часто говорит приказами. В нормальном состоянии я стараюсь на это не реагировать, но в тот момент это усиливало мое ощущение, что все, что происходит нереально. Мне казалось, что я нахожусь в «Шоу Трумана» и мне нужно из него вырваться. В первый же день я попыталась выпрыгнуть из окна, но меня остановили.

Последующие несколько дней я жила с родителями. Кажется, никто из окружающих людей не понимал, что со мной происходит и что нужно делать, а у меня не было критики к своему состоянию. Но в итоге мама отвезла меня к частному психиатру.

С психиатром я особо не разговаривала. Когда она что-то говорила, я кивала и соглашалась. Она предлагала послушать музыку, расслабиться. Она тоже не поняла, что у меня психоз. Но на всякий случай выписала три типа таблеток: транквилизатор, нейролептик и антидепрессант. Моей маме она сказала, что у меня, наверное, сильный стресс. Так мы уехали домой. А на следующий день я все-таки выпрыгнула из окна и попала в больницу.

Я попала не в психиатрическую больницу, а сразу в травматологию. Пять дней я была в реанимации без сознания. А когда я очнулась, и меня перевели в общую палату. Я уже была собой, правда со сломанным позвоночником, соединенным титановой конструкцией. Где-то через месяц меня выписали из больницы, мы снова поехали к тому же психиатру и я уже смогла описать свое состояние, рассказать врачу, что это был психоз. Я уже не помню, когда и как узнала это слово. Психиатр поставила диагноз: острое полиморфное расстройство с симптомами шизофрении. Следующие полгода я пила таблетки, которые она мне выписала.

В течении еще нескольких месяцев после острого состояния оставались психотические идеи и страхи. Например, я могла подойти к окну вечером и увидеть, что в домах напротив мало горящих окон, думала о неравенстве в распределении энергии в мире и это было для меня знаком того, что все рушится. Или однажды я пришла в супермаркет и испугалась увидев, что сильно поднялись цены на йогурты. А когда к прилавку подходили люди и выражали свои эмоции по этому поводу, мне становилось панически страшно, потому что снова казалось, что все рушится. Меня пугали обычные вещи.

Другим, одним из самых ясных моих ощущений после психоза было типа «Вау! Что это было?!». В том смысле, что я попала вообще в какую-то другую реальность, это был и эстетический опыт, хоть и травмирующий. Я постоянно вспоминала, что видела, что чувствовала в моменты измененного сознания. Понимала, насколько мой бред был контекстуален, как связан с моей обычной жизнью.

Еще у меня появилась большая неуверенность в себе, потому что до этого я писала исследовательскую работу и занималась какой-то интеллектуальной деятельностью.

На следующий год мне нужно было восстановиться в университете и дописать работу. Когда я смотрела на свой текст, я не понимала, как с ним работать, потому что у меня возникали флешбэки.

Наверное, у меня было что-то вроде постпсихотической депрессии. Пока я была в Красноярске, я общалась с психологом онлайн, пила таблетки. Я не хотела умереть или что-то такое, но иногда я чувствовала себя грустно, упаднически, депрессивно. На все наложилось то, что у меня была сильная травма позвоночника. Было две операции: одна сразу, как я попала в больницу в сентябре, вторая — через полтора месяца. Мне нужно было два раза лежать в больнице подолгу. Мне нельзя было полгода сидеть, поэтому я не могла уехать в Петербург. А все мое окружение в последние годы было питерским. В Красноярске у меня тоже есть друзья, но мы виделись нечасто. И я жила одна и много времени проводила одна. В основном я читала книги и не вела какую-то активную деятельность.

В течение года после психоза у меня постепенно сложилась позиция по отношению к себе, что я не хочу подвергать себя испытаниям и выходить из зоны комфорта. И какое-то время я старалась жить в таком бережном режиме.

Прошло три года и в общем мне кажется, я это пережила. Какие-то вещи, как недоверие себе, долго были со мной. Это может иногда меня преследовать. Но теперь я скорее не доверяю этому плохому чувству, сомнению.

С тех пор психоз не возвращался. Иногда у меня случается дереализация, когда я не сплю или нахожусь в сильном стрессе. Если я это чувствую, то я просто ухожу от его источников, снимаю с себя все ответственности и ложусь спать.

Насколько я понимаю, острое полиморфное расстройство ставится при первом эпизоде. Я читала, что если психоз начинается постепенно, как у меня, то это вроде не очень благоприятный прогноз. Но пока больше я такого не переживала, и не думаю, что это может вскоре повториться. Спустя два года уже другой психиатр поставил мне другой диагноз — пограничное расстройство личности и я уже сама могу наблюдать за собой и при случае пить таблеточки. Просто в этот раз я знаю, к чему в моем случае могут привести такие состояния как дереализация и деперсонализаия. Когда со мной это произошло впервые, я не отнеслась к этому внимательно.

Наверное, это всегда так бывает, когда с тобой происходит что-то тяжелое, трагическое. То, что раньше казалось нормальным, предстает в другом свете. Как мне кажется, сейчас я стала меньше стрессовать из-за мелочей, дедлайнов. Наверное, что-то во мне изменилось насовсем. Но я думаю, что этот опыт помог мне стать менее требовательной и более внимательной к самой себе.